Мой сайт
Понедельник, 23.12.2024, 06:57
Меню сайта

Категории раздела
Статьи других авторов [17]
То, что не я написал, а то, что написали другие.

Поиск

Вход на сайт

Наш опрос
Оцените мой сайт
Всего ответов: 5

Статистика

Онлайн всего: 1
Гостей: 1
Пользователей: 0

Друзья сайта


Поэзия Анатолия Витальевича Осипова.

Из "Белой акации..."

 

 

Изысканны и правильны поклоны,
Седой пробор и вежливость, и жест.
Защитный френч, чуть смятые погоны,
И за Каховку чудотворный крест.

Когда он вскрикнет муторно и звонко,
И тронет шрам, перекрестивший лоб.
Пожалуйста, французская девчонка,
Не говори ему про Перекоп.

Там степь-ладонь и на краю планеты
Турецкий вал, девятый вал застыл.
Как золото погон блестят рассветы
Над цепью архаических могил.

Здесь мира грань о скользкую куртину,
Бьет беспокойно пепельный прибой,
И ветру с моря подставляет спину
На грани утра юнкер-часовой.

Он Сивашу осушит соли слезы,
Там Ахиллесов бег, - а здесь пята,
Какие-то сибирские морозы,
Какие-то уставшие глаза.

И будет день, и небо будет синим,
Татарским шляхом пролегли кресты.
Лишь на краю заснеженной России
Последний столб Потемкинской версты.

* * *

Поднимутся цепи опять и опять,
Поднимутся цепи, чтобы не встать.
Черное море, горячий свинец
Яма по пояс, делу венец.
Цепи поднимутся снова и снова
Не за Деникина, не за Краснова
Славная битва, соленая твердь
Утром молитва, вечером смерть.
Быстро братушки сердце залечит
Треск пулемета, взрывы картечи
Вечером водка, если в живот
Губы сухие, ноги вперед.
Если додышит, на посошок
Врач разрешает, только глоток.
Русская жгучая, фляга – трофей
Жалко поручика, жалко коней.
Холодно к ночи на большаке,
Роют окопчики, щелкают вшей.
Где-то под Юшунью горсть юнкеров.
Вышло в могилу без Сапогов.
Вышло в могилу, богу поклон
Если в нагане последний патрон.
Если так вышло, Веру и май
Юнкер-мальчишка стой, защищай
Так, как последний, так, как один
Старой России будущий сын.
 

 

* * *
Коленопреклоненная, огромная, неровная
Лежит земля и светят фонари.
Не строится, не ладится,
Лишь на ветру качается
Тень от креста до северной зари.

Горячей кровью полита, святая и смоленая,
Усталая и днем обожжена.
Татарской преисподнюю да карою Господнею,
На муки и века обречена.

 

* * *

То ли дело, Боже правый,
Слева пули, справа дым
И к земле приник кровавый
День погоном голубым.

Алексеевскою тульей
Гимназический парад,
Как стояли, так заснули
Взвод за взводом, рядом ряд.

И откуда взгляд, как ветер,
Во кубанских камышах,
Было утро, день был светел,
Штык граненный в тело, в прах.

Не мальчишки, слово – Слава,
После первой штыковой
И станицею держава,
И под Ольгинской покой.

 

* * *

 

Не придет, у нее проблемы,
Не уснет, даже если пьяная.
У нее с ненаглядной Родиной
Отношения очень туманные.

Что ей родина - степь широкая
Топи, плесы, леса болотные
И идти и искать далекие,
Не гвардейские, но пехотные.

 

 

 

* * *

У закрытых ворот нас давно заждались,
Ночь не спят, в даль глядят и поругивают.
На железной дороге Одесса-Париж
Красным знаменем нечисть отпугивают.

Поистерлась шинель, шашки серп на стене,
Ловко пальцы играли патрончиком.
Не добром вспоминал молодой офицер
Вшей, блядей, Робеспьера с Япончиком.

Я не знаю его, но давно не терплю,
Он невежда, он варвар, он половец.
Он предаст этот город мечу и огню
И под землю сойдет добрый молодец.
 

 

* * *

Мой гений сладкий, день так молод
Вы спите дольше, не беда,
Что за окном декабрьский холод,
И ветер с моря, как всегда.

Смирившись промолчать, но утром
Как верил крепко, как живу,
Я все пойму, я буду мудрым
И не простив, на юг уйду.
 

 

* * *

Пусть ветер с моря с запахом маслин
И горизонт, как на щеках румянец.
Пусть самых лучших, искрометных вин,
В застывших чашах солнечных долин
Вам вырастит искусный провансалец.

Пусть на семи раскинувших холмах,
Вам будет сниться Рим и волны Тибра,
Когда погаснет и замрет в веках
Ваш старый друг, ваш горьковатый страх
Из горлышка двенадцатого калибра.

Пусть будет светел день и ночь сладка,
И дождь оплачет не свою потерю.
Вы в полночь до последнего глотка
Меня предайте, захмелев слегка,
Иначе не пойму и не поверю.

 

Серенада падающего дирижабля

Я пока еще сила, я бог
Тенью падающей заслоняю
Солнца свет, я как алчный волк
Гладь небесную одолеваю.
 

Я не слышу крики людей
Я большая машина, но все же
Жизнь у звезд и смерть на Земле
Так на Дантовский ад похожа.
 

Я – шедевр в прицелов раме,
В небе скользком, как зимний лед
На восток ушли караваны
Оборвавшие мой полет.
 

Выходящий из рваных ран
Воздух медленно иссякает
Я людей обманул, и обман
Мое тело к земле прижимает
 

Этот воздух – моя кровь и плоть,
Этот свист – как мороз по коже
Так внизу металлический дождь
Небоскребов тела корежит.
 

Я не чувствую пуль в животе
Бомбы корчась меняют ландшафт
И пилот среди гильз и крови
Пьет со смертью на брудершафт
 

Вознесли меня люди ввысь,
Но сгораю, смердя резиной
Лишь минута и склепная сырость
Свою алчную пасть разинет
 

Смейся враг, мне не страшен твой смех
Шелка кожа не чувствует боли
И команду живых, мертвых, всех
Мой истерзанный саван накроет.
 

Я расстрелян, сожжен, уничтожен
Легких мощь как рвань и старье
И куски обгоревшей кожи
На деревьях висят как белье.
 

Дождь водою пройдет по лицу,
Я останусь средь мертвых один
Только птицы увидят внизу
Догорающий цеппелин.
 

О книгах, времени и жизни

 

Какое горестное время,
Какой величия мираж.
И правды неподкупный страж
Мерзавцам продался с похмелья…

 

***

Ту жизнь вернуть с тобою мы не в силах,
Она нужна тебе и мне, одним.
Осталось лишь мечтать, копаться в книгах
И истину нести живущим и живым.

Кому все это надо, кто мне скажет,
Кто на вопрос подробный даст ответ?
Кто рассудительной тирадой путь укажет
В конце которого в глаза ударит свет.

Не вы ль, друзья скучнейших детских лет
Что пылью покрывалися на полках,
Верней которых и правдивей нет
В понятном объяснении кривотолков

Всех эр, времен, эпох собранье,
Толпа сроднившихся веков
Чужой любви исповеданье,
Чужих прощение грехов.

Чужой крови поток ужасный,
И взлет мечты, увы, чужой
Надежды глас, увы напрасный
Вопрос вы выслушайте мой.

Быть может он ужасно странным
Покажется сейчас всем вам
Смешным, беспочвенным, туманным,
Как повестей моих бедлам.

Где чувства те, ради которых
На плаху шли, под нож и клевету,
Горели, мучались, страдали и любили –
Вот этого никак я не пойму

Исчезли рыцари давно,
И правда лицемерием убита,
На троне века торжествует зло.
Забыто слово «честность», честь забыта
Во мраке задыхается добро.

Быть может, я не прав и ошибаюсь,
Молчите вы, как желтая листва.
Быть может, я жестоко заблуждаюсь
И говорю неверные слова.

Мой юный друг, услышал голос я,
Вопрос нас твой встревожил, безусловно,
И мы, как твои старые друзья,
Ответим на него тебе подробно.

Не мучайся в сомненьях как слепец
Ты слишком мал, а мир ведь так велик.
В одно из может тысячи сердец
Наш добрый глас доподлинно проник.

Все, что ты понял, все, что прочитал,
Запомни на всю жизнь, до самой смерти
И книгу отложив в тиши, в мечтах
В сюжеты их правдивые поверь ты.

Мир так порочен, ты не обращай
Вниманья на его рабов примерных
Люби, твори, дружи, ну и читай
Друзей твоих, отверженных и верных.

В тиши я долго молча рассуждал
Наверно, мои книги были правы…
Затем Гюго четвертый том достал
Отнюдь не для обыденной забавы.

Отбросьте от ума все мерзкие сужденья,
Заставь рассудок мир разоблачать.
Я разожгу в душе огонь воображенья,
Чтоб логику земную осознать.

Высокий потолок и толстых стен защита
Из древа красного старинные шкафы,
Гардина старая лианою увита,
В хрустальных вазах нежные цветы.

Над головой тяжелой люстры тусклый свет,
Плафонов траурных холодное свеченье
В столовой в два часа у нас обед
До трех одно сплошнейшее мученье.

Ты в книгах утешение найдешь
Былым разочарованиям и мукам
Лишь ты, мой старый том, мне не соврешь
И развлечешь спокойным разговором.

Обтрепанный старинный переплет,
Страниц желтеющих тяжелый шелест,
Узоров выцветших стремительный разлет,
Строк на французском непонятный лепет.

В минуты тяжких горестных раздумий
Когда где зло или добро я не пойму
Когда грядущее ужасней всех безумий
Я с пыльных полок том Гюго беру.

 

***

Печальное прошедшего творенье
Раздумий и мечтаний мрачный склеп
Печать неумолимого старенья
Годов уже неизгладимый след.

Обитель душ и воздыханий
Закутана в лианы плед
Ненужных никому стараний
Напрасно выстраданных лет.

Листов исписанных в столе
Девать уж некуда давно
Ни ей, ни вам и ни себе
Не напишу я все равно

Прости за долгие сомненья,
Безумных мыслей частый рой
Слова ненужных наставлений
Сейчас я унесу с собой.

Не сочиню я вам романа
Ни в прозе, друг мой, ни в стихах
В сетях, увы, самообмана
Гюго я буду лишь в мечтах.

Я не придумаю поэмы,
Картину вряд ли напишу,
И блажи отыскав замену
От веры мысль освобожу.

Америку открыли без меня
И Атлантиду без меня найдут
И гении, задумчиво сопя,
Мимо меня торжественно пройдут.

Я вижу – исчерпалось вдохновенье
И сквозняком из форточек открытых
Как пагубная лень придет сомненье
В возможностях, заботами убитых.

И так бывает не со мной одним
Действительность остановила многих
Ты пожалеешь, что рожден таким
Среди людишек подлых и убогих,

Тот сам себе, а этим – подсобили
И как это бывает лишь у нас
На дереве Руси сук мудрости как раз
Себе же на погибель подрубили.

Не хватит у меня терпенья
Осуществить сюжетов план
Открыв учебник в утомленье
Я ни страницы вам не дам.

Я скоро распрощаюсь с вами
Грызя научные труды
Все мысли стройные вдавили,
Как пыль, попавшую в часы.

А может так мне, гаду, надо
Базарил время часто я
Минут бесчисленное стадо
Не сгреб в тугие удила.

А лето мухами своими
Дразнило и звало поспать
Ветвями пыльными, сухими
Шумя, мешало мне читать.

Я ждал зимы, как Пушкин осень,
Боясь мороза и ветров
Толпа сюжетов хором просит
Согреть их шелестом листов.

Я их впущу, и вдохновенье
С загула прибежит ко мне,
За ним последует терпенье
И жизни целостность в конце.

Собрав помощников своих
Я всюду буду успевать,
Учиться стану за двоих
И в шесть часов утра вставать

Я постараюсь быть послушным
Плевать поменьше и грубить
Для всех я сразу стану скучным
Себя же буду я любить.

Мигрень я выгоню из дома,
И все подобные дела
Себя почувствую я снова
Здоровым, умным, как всегда.

Освою гадкое научное ученье
К нему любовь мне не смогли привить
Преподавателей седеющих мученья,
Угрозы, что за двойку будут бить.

А я писал научные трактаты
На темы все – не подбирая фраз
Устраивая с Энгельсом дебаты
Оказываясь правым каждый раз.

Ребенком для меня был Мопассан
Я был уверен, что достоин многих
И, подражая Лондону, писал
О чувствах, мне, как и тогда далеких

Все книги, что я в детстве прочитал
По весу бы равнялись пирамиде
А времени, что ночью я мечтал
Хватило б, чтоб доплыть до Антарктиды.

 

***

Моей идиллией являлась тишина
Свечи горящей тусклое мерцанье
Мурлыканье безухого кота
И музыки негромкое звучанье.

А за окном безумный душный мир
К моей великой радости утих
И дождь осенний будто воскресил
Моей звезды качающийся миг.

Я жив, когда живешь ты за окном,
И, побросав все скучные дела
Я, с грустным и уставшим чуть лицом
Тебя благодарю, что не забыл меня.

Когда же ты, прощаясь, утихал,
Чтобы других отвлечь от тяжких дум
То нечто вроде сказки рассказал,
Как Ван Бетховен музыку писал.
Под твой великий и печальный шум

И я, закрыв глаза, дождливый шепот слушал
Казалось мне, что я в глубоком сне
И ангелы мою безропотную душу
К славе ведут на крылатом коне.

Моей идиллией являлась тишина
Мне был противен шум людской толпы
Готов всю жизнь у этого окна
Встречать и провожать осенние дожди.

 

*** 

И вздрогнет сначала седеющий месяц,
Потом мириады далеких планет…
Вселенной, старухой седой,
Как младенец я буду укутан
В мерцающий плед.

Категория: Мои статьи | Добавил: pavel_ivanov-ostoslavskiy (07.08.2024) | Автор: ivanovostoslavskiy78@inbox.ru E
Просмотров: 50 | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 0
avatar