МИХАИЛ ЛЕРМОНТОВ – ПРЕДТЕЧА РУССКОГО СИМВОЛИЗМА
Михаил Лермонтов – второй по значению русский поэт, после Пушкина. Его творчество обладает высочайшим художественно-эстетическим уровнем. «Скажи мне ветка Палестины» - это одно из самых прекрасных Лермонтовских стихотворений. Тут яркая и сочная образность, есть ассоциативность. Лермонтов считается предтечей русского символизма в поэзии, а в прозе Фёдор Михайлович Достоевский. Лермонтов это поэт-эстет, поэт-философ и поэт-патриот. Михаил Юрьевич очень рано понял звериную суть жизни. Его стихи наполнены горечью и презрением к миру людей. Многие его стихи очень эмпиричны. Они идут от трагического жизненного опыта. Кто-то может сказать: «Поэт умер в 27 лет – какой там жизненный опыт!». Сказать так можно, но тот, кто так скажет, будет не прав. У поэтов, тем более таких гениальных, как Лермонтов, идёт год за три. Они настолько благородны и утончённы, что годы обыкновенной на непросвещённый взгляд жизни идут у них как годы фронта и лагеря – один к трём. Это заметно по стихотворению «И скучно и грустно… ». Стихотворение, которое называется «Казачья колыбельная песня» мне нравится тем, что автор перевоплотился здесь в существо противоположное себе – в женщину, да не просто в женщину, а в мать. А ведь у самого поэта никогда не было детей! Вот, какой прекрасный мастер художественного слова Михаил Юрьевич! В стихотворении «Предсказание» поэт более, чем за 70 лет предсказал революцию и Гражданскую войну в России. Автор был медиумом и провидцем. Эти качества его явно роднят с поэтами-символистами. Если я захочу узнать будущее нашего народа, я лучше буду читать стихотворные пророчества Лермонтова, чем пойду к бабе Ванге. Лермонтов – вот истинный провидец и литературный волшебник! В стихотворении «Пророк» показана судьба типичного гения. Серые обыватели и профаны считают его отступником и чудаком, а некоторые даже врагом. Но, это и понятно. Человек, который самостоятельно нешаблонно мыслит, который, сам, будучи свят и безгрешен, указывает другим на их пороки, является врагом для каждого «нормального» человека. Увы, большинство людей на поверку оказываются глупыми пожирателями гамбургеров или, что там они пожирали во времена Лермонтова. Они заняты добыванием хлеба насущного и до гениальных философов и поэтов, к коим и принадлежит Лермонтов по праву, им дела никакого нет. Стихотворение «Бородино» это совершенно мастерская патриотическая вещица! Автор написал её, будучи сам боевым офицером-гвардейцем и зная не понаслышке о ратных делах.
Поэзия Михаила Юрьевича это истинно аристократическое искусство. Такое же аристократическое, как у Блока, Цветаевой и Гумилёва. Справедливости ради надо сказать, что русская литература, особенно поэзия, всегда была сугубо аристократическим видом искусства. Этим она отличается, например, от Малороссийской литературы, сплошь построенной на фольклоре, подражании Кобзарю, на чисто крестьянской тематике и проблематике. Приземлённая, шкурно-материальная, земледельческая, она не сравнится по своему художественному уровню с русской литературой даже близко. Каждый талантливый русский поэт – это солдат Империи! А каждый способный малороссийский «письмэннк» - это землепашец, борющийся с соседом за шмат земли. Хотя, зачем ему этот шмат, не понятно, ведь работать на нём всё равно никто не собирается. Вот такая у них кулацкая, мелко-собственническая литература.
Лермонтов подготовил в русской поэзии художественно-эстетический и языковой грунт для прихода в неё таких прекрасных поэтов, как Александр Блок, Николай Гумилёв, Анна Ахматова, Марина Цветаева, Сергей Есенин и многие-многие другие. Стихи Михаила Юрьевича Лермонтова учат людей чести, благородству, мужественности, отваге и красоте. И за это автору низкий поклон!
Павел Иванов-Остославский.
18 мая 2013 года. Херсон.
ВЕТКА ПАЛЕСТИНЫ
Скажи мне, ветка Палестины:
Где ты росла, где ты цвела,
Каких холмов, какой долины
Ты украшением была?
У вод ли чистых Иордана
Востока луч тебя ласкал,
Ночной ли ветр в горах Ливана
Тебя сердито колыхал?
Молитву ль тихую читали,
Иль пели песни старины,
Когда листы твои сплетали
Солима бедные сыны?
И пальма та жива ль поныне?
Все так же ль манит в летний зной
Она прохожего в пустыне
Широколиственной главой?
Или в разлуке безотрадной
Она увяла, как и ты,
И дольний прах ложится жадно
На пожелтевшие листы?..
Поведай: набожной рукою
Кто в этот край тебя занес?
Грустил он часто над тобою?
Хранишь ты след горючих слез?
Иль, божьей рати лучший воин,
Он был с безоблачным челом,
Как ты, всегда небес достоин
Перед людьми и божеством?..
Заботой тайною хранима
Перед иконой золотой,
Стоишь ты, ветвь Ерусалима,
Святыни верный часовой!
Прозрачный сумрак, луч лампады,
Кивот и крест, символ святой...
Все полно мира и отрады
Вокруг тебя и над тобой.
1837
И СКУЧНО И ГРУСТНО
И скучно и грустно, и некому руку подать
В минуту душевной невзгоды...
Желанья!.. что пользы напрасно и вечно желать?..
А годы проходят - все лучшие годы!
Любить... но кого же?.. на время - не стоит труда,
А вечно любить невозможно.
В себя ли заглянешь? - там прошлого нет и следа:
И радость, и муки, и всё там ничтожно...
Что страсти? - ведь рано иль поздно их сладкий недуг
Исчезнет при слове рассудка;
И жизнь, как посмотришь с холодным вниманьем вокруг -
Такая пустая и глупая шутка...
1840
КАЗАЧЬЯ КОЛЫБЕЛЬНАЯ ПЕСНЯ
Спи, младенец мой прекрасный,
Баюшки-баю.
Тихо смотрит месяц ясный
В колыбель твою.
Стану сказывать я сказки,
Песенку спою;
Ты ж дремли, закрывши глазки,
Баюшки-баю.
По камням струится Терек,
Плещет мутный вал;
Злой чечен ползет на берег,
Точит свой кинжал;
Но отец твой старый воин,
Закален в бою:
Спи, малютка, будь спокоен,
Баюшки-баю.
Сам узнаешь, будет время,
Бранное житье;
Смело вденешь ногу в стремя
И возьмешь ружье.
Я седельце боевое
Шелком разошью...
Спи, дитя мое родное,
Баюшки-баю.
Богатырь ты будешь с виду
И казак душой.
Провожать тебя я выйду -
Ты махнешь рукой...
Сколько горьких слез украдкой
Я в ту ночь пролью!..
Спи, мой ангел, тихо, сладко,
Баюшки-баю.
Стану я тоской томиться,
Безутешно ждать;
Стану целый день молиться,
По ночам гадать;
Стану думать, что скучаешь
Ты в чужом краю...
Спи ж, пока забот не знаешь,
Баюшки-баю.
Дам тебе я на дорогу
Образок святой:
Ты его, моляся богу,
Ставь перед собой;
Да, готовясь в бой опасный,
Помни мать свою...
Спи, младенец мой прекрасный,
Баюшки-баю.
1840
ПРЕДСКАЗАНИЕ
Настанет год, России черный год,
Когда царей корона упадет;
Забудет чернь к ним прежнюю любовь,
И пища многих будет смерть и кровь;
Когда детей, когда невинных жен
Низвергнутый не защитит закон;
Когда чума от смрадных, мертвых тел
Начнет бродить среди печальных сел,
Чтобы платком из хижин вызывать,
И станет глад сей бедный край терзать;
И зарево окрасит волны рек:
В тот день явится мощный человек,
И ты его узнаешь - и поймешь,
Зачем в руке его булатный нож;
И горе для тебя!- твой плач, твой стон
Ему тогда покажется смешон;
И будет все ужасно, мрачно в нем,
Как плащ его с возвышенным челом.
1830
ПРОРОК
С тех пор как вечный судия
Мне дал всеведенье пророка,
В очах людей читаю я
Страницы злобы и порока.
Провозглашать я стал любви
И правды чистые ученья:
В меня все ближние мои
Бросали бешено каменья.
Посыпал пеплом я главу,
Из городов бежал я нищий,
И вот в пустыне я живу,
Как птицы, даром божьей пищи;
Завет предвечного храня,
Мне тварь покорна там земная;
И звезды слушают меня,
Лучами радостно играя.
Когда же через шумный град
Я пробираюсь торопливо,
То старцы детям говорят
С улыбкою самолюбивой:
"Смотрите: вот пример для вас!
Он горд был, не ужился с нами:
Глупец, хотел уверить нас,
Что бог гласит его устами!
Смотрите ж, дети, на него:
Как он угрюм, и худ, и бледен!
Смотрите, как он наг и беден,
Как презирают все его!"
1841
БОРОДИНО
- Скажи-ка, дядя, ведь не даром
Москва, спаленная пожаром,
Французу отдана?
Ведь были ж схватки боевые,
Да, говорят, еще какие!
Недаром помнит вся Россия
Про день Бородина!
- Да, были люди в наше время,
Не то, что нынешнее племя:
Богатыри - не вы!
Плохая им досталась доля:
Немногие вернулись с поля...
Не будь на то господня воля,
Не отдали б Москвы!
Мы долго молча отступали,
Досадно было, боя ждали,
Ворчали старики:
"Что ж мы? на зимние квартиры?
Не смеют, что ли, командиры
Чужие изорвать мундиры
О русские штыки?"
И вот нашли большое поле:
Есть разгуляться где на воле!
Построили редут.
У наших ушки на макушке!
Чуть утро осветило пушки
И леса синие верхушки -
Французы тут как тут.
Забил заряд я в пушку туго
И думал: угощу я друга!
Постой-ка, брат мусью!
Что тут хитрить, пожалуй к бою;
Уж мы пойдем ломить стеною,
Уж постоим мы головою
За родину свою!
Два дня мы были в перестрелке.
Что толку в этакой безделке?
Мы ждали третий день.
Повсюду стали слышны речи:
"Пора добраться до картечи!"
И вот на поле грозной сечи
Ночная пала тень.
Прилег вздремнуть я у лафета,
И слышно было до рассвета,
Как ликовал француз.
Но тих был наш бивак открытый:
Кто кивер чистил весь избитый,
Кто штык точил, ворча сердито,
Кусая длинный ус.
И только небо засветилось,
Все шумно вдруг зашевелилось,
Сверкнул за строем строй.
Полковник наш рожден был хватом:
Слуга царю, отец солдатам...
Да, жаль его: сражен булатом,
Он спит в земле сырой.
И молвил он, сверкнув очами:
"Ребята! не Москва ль за нами?
Умремте же под Москвой,
Как наши братья умирали!"
И умереть мы обещали,
И клятву верности сдержали
Мы в Бородинский бой.
Ну ж был денек! Сквозь дым летучий
Французы двинулись, как тучи,
И всё на наш редут.
Уланы с пестрыми значками,
Драгуны с конскими хвостами,
Все промелькнули перед нам,
Все побывали тут.
Вам не видать таких сражений!..
Носились знамена, как тени,
В дыму огонь блестел,
Звучал булат, картечь визжала,
Рука бойцов колоть устала,
И ядрам пролетать мешала
Гора кровавых тел.
Изведал враг в тот день немало,
Что значит русский бой удалый,
Наш рукопашный бой!..
Земля тряслась - как наши груди,
Смешались в кучу кони, люди,
И залпы тысячи орудий
Слились в протяжный вой...
Вот смерклось. Были все готовы
Заутра бой затеять новый
И до конца стоять...
Вот затрещали барабаны -
И отступили бусурманы.
Тогда считать мы стали раны,
Товарищей считать.
Да, были люди в наше время,
Могучее, лихое племя:
Богатыри - не вы.
Плохая им досталась доля:
Немногие вернулись с поля.
Когда б на то не божья воля,
Не отдали б Москвы!
1837
Мужчина веками был психически и физически сильнее женщины. В наше время давить мужчину стали СМИ и государство. Как же женщина будет подчиняться мужу своему, если все газеты, журналы и радио с телевидением говорят ей только одно: «Твой муж кАзёл. Он плохой. Унижай и оскорбляй его, ущемляй его интересы. Тебе всё сойдёт с рук». Женщина в наше время сильнее мужчины, потому что на стороне бабы сейчас общество, а мужчина остался один одинёшенек. Он должен бороться в жизни не только с бабой – зачастую стервой, но ещё и с обществом. Но если все и вся стали на защиту человеческой самки, то кто же защитит мужчину? Разжигание феминизма производится жидовской и анти-русской пропагандой для того, чтобы ослабить русский народ, чтобы низвести мужчин до уровня рабов. Однако на мужчине испокон веков держится всё в обществе, а на женщине только деторождение. Мужчины это талантливые учёные, изобретатели, поэты и художники, землепроходцы и полководцы, врачи, инженеры и педагоги. А женщины – только идут вслед за ними, вечно плетясь в хвосте эволюционного развития.
Классическое искусство стремится к красоте, гармонии и к нравственному идеалу. Андеграунд и авангард не имеют собственной эстетической доктрины. Они по своей сути анти-эстетичны. Они стремятся к эпатажу и издевательству – но ведь эти качества являются антагонистами красоте и изяществу. Неклассические формы псевдоискусства – это подоночные формы. Авангард и андеграунд стремятся как бы к новизне. Деятели этих течений говорят: «Это хорошо, потому что это ново, раньше до нас такого не было!». Ой, ли? Так уж и не было? А наскальная живопись питекантропов и неандертальцев – чем это не «Чёрный квадрат» Малевича?! А гейдельбержцы разве не делали перформенс и инсталяцию где-нибудь под кустиком? Делали…
«Незнакомка» Александра Блока.
Стихотворение «Незнакомка» Александра Александровича Блока – это один из блистательнейших шедевров русской литературы. Утончённость, женственность и красота его поражает. Кажется, что это стихотворение написано самим Богом. Автор учит своей «Незнакомкой» любить женщину благородно, видеть в ней идеал красоты и изящества. Это стихотворение является одним из тех, на которых я учился стихотворному ремеслу. Потому-то я и называю Александра Александровича своим поэтическим отцом, что он стал моим духовным и эстетическим учителем и наставником. Своею же литературной матерью признаю Марину Цветаеву. В юности я не раз и не два брал это стихотворение и спрашивал сам себя: «Что автор сделал со своей душой, чтобы так гениально написать? Как повернул он свою личность, что добился такого заоблачного мастерства? Откуда он черпал утончённость и красоту, которые вложил в стихотворение?». Я внимательно читал стих и вчувствовался и всматривался духовным зрением в его чарующую и таинственную глубину. Мне казалось, что это стихотворение – является неким ключом к пониманию красоты этого мира и мира того: потустороннего и более прекрасного, чем что бы то ни было на белом свете. Самые красивые и сочные метафоры здесь это: «Девичий стан, шелками схваченный в туманном движется окне… », «Дыша духами и туманами… », «И веют древними поверьями её упругие шелка… ». Как восхитительно и красиво сказано! Наверное, за всю историю существования этого стихотворения в эту прекрасную незнакомку влюбилась не одна тысяча интеллигентных русских юношей, уставших от женской глупости, высокомерия и от феминизма. И в самом деле: зачем любить реальную женщину, со всеми её пороками, недостатками и природным вероломством, когда можно любить Блоковскую Незнакомку, которая точно не придаст, не ударит ножом в спину и не сделает больно! Единственно чего эта восхитительная девушка не сделает никогда, так это не родит детей… Жаль… Но в остальном она куда лучше, чем все легкомысленные девки этого мира!
Мне кажется, что Александру Блоку было гораздо легче и проще писать свою прекрасную «Незнакомку», чем нам с Вами, если бы мы захотели это сделать. И дело тут вовсе не только в том, что автор гениальный поэт, до которого нам с Вами ещё расти и расти. Дело ещё и в том, что во времена Блока на свете жило много прекрасных незнакомок. Русское высшее общество состояло из благородных и утончённых русских аристократок. Вполне возможно, что автор списал главную лирическую героиню этого стихотворения с кого-то из своих ближайших подруг (не с г-жи Менделеевой ли?). Возможно, какая-нибудь графиня или княгиня, а может быть даже великая княгиня, стала прообразом Незнакомки. Тогда изящных и женственных девушек было много, не то, что сейчас. В наше время, даже, если и захочешь написать свою «Незнакомку», так не сможешь по причине того, что писать не с кого. А если и получится своя прекрасная дама, то она будет совсем не так прекрасна, как Блоковская прелестница.
«Незнакомка»
По вечерам над ресторанами
Горячий воздух дик и глух,
И правит окриками пьяными
Весенний и тлетворный дух.
Вдали над пылью переулочной,
Над скукой загородных дач,
Чуть золотится крендель булочной,
И раздается детский плач.
И каждый вечер, за шлагбаумами,
Заламывая котелки,
Среди канав гуляют с дамами
Испытанные остряки.
Над озером скрипят уключины
И раздается женский визг,
А в небе, ко всему приученный
Бесмысленно кривится диск.
И каждый вечер друг единственный
В моем стакане отражен
И влагой терпкой и таинственной
Как я, смирен и оглушен.
А рядом у соседних столиков
Лакеи сонные торчат,
И пьяницы с глазами кроликов
"In vino veritas!" кричат.
И каждый вечер, в час назначенный
(Иль это только снится мне?),
Девичий стан, шелками схваченный,
В туманном движется окне.
И медленно, пройдя меж пьяными,
Всегда без спутников, одна
Дыша духами и туманами,
Она садится у окна.
И веют древними поверьями
Ее упругие шелка,
И шляпа с траурными перьями,
И в кольцах узкая рука.
И странной близостью закованный,
Смотрю за темную вуаль,
И вижу берег очарованный
И очарованную даль.
Глухие тайны мне поручены,
Мне чье-то солнце вручено,
И все души моей излучины
Пронзило терпкое вино.
И перья страуса склоненные
В моем качаются мозгу,
И очи синие бездонные
Цветут на дальнем берегу.
В моей душе лежит сокровище,
И ключ поручен только мне!
Ты право, пьяное чудовище!
Я знаю: истина в вине.
Величайшая заслуга Александра Блока перед русским народом состоит в том, что он подарил нам эту прекрасную и пленительную «Незнакомку»! Он показал нам идеал. Он явил миру образец того, какой по-настоящему должна быть благородная и аристократичная русская женщина. Блоковскую Незнакомку нельзя не полюбить. И я, честное слово, предпочел бы её тысяче современных юных аморалок, лишённых нравственных принципов, понятий о чести и порядочности. Пусть неблагодарные и нравственно убогие созданья, которые не ценят мужского внимания и уважения, будут заменены мужчинами на одну Блоковскую Незнакомку! Перед нею одной я преклоняюсь как перед женщиной! Ей одной адресовано моё восхищение и благоговение!
Однако, стихи о прекрасных незнакомках умели писать и русские поэтессы, а не только поэты. Раз я к слову упомянул выше Марину Ивановну Цветаеву, будет уместно сказать два слова о её стихотворении «Ты будешь невинной, тонкой… ». В этом стихотворении описана изящная аристократка по-женски. Вот женская прелесть глазами женщины.
Ты будешь невинной, тонкой,
Прелестной и всем чужой,
Стремительной амазонкой,
Пленительной госпожой.
И косы свои, пожалуй,
Ты будешь носить, как шлем.
Ты будешь – царицей бала
И всех молодых поэм.
И многих пронзит, царица,
Насмешливый твой клинок,
И всё, что мне только снится,
Ты будешь иметь у ног.
Всё будет тебе покорно
И все при тебе тихи.
Ты будешь, как я, бесспорно,
И лучше писать стихи.
Но будешь ли ты, кто знает,
Смертельно вески сжимать,
Как их вот сейчас сжимает
Твоя молодая мать…
Марина Ивановна написала несказанную прелесть! Вот, какими должны быть настоящие женщины!
Павел Иванов-Остославский.
Николай Майоров
Торжество жизни
Рассвет сочился будто в сите,
Когда в звенящем серебре
Рванулся резко истребитель
Косым движением к земле.
Пилот, в бесстрашье шансы взвесив,
Хватался в спешке за рули,
Но все дороги с поднебесья
К суровой гибели вели.
И с жаждой верной не разбиться,
Спасая в виражах мотор,
Хотел он взмыть, но силу птицы
Презрели небо и простор.
Она всё тело распластала,
Скользя в пространстве на крыле,
И вспышкой взрыва и металла
Жизнь догорела на земле.
...А сила ветра так же крепла,
Восходом солнца цвёл восток,
И на земле сквозь дымку пепла
Пробился утренний цветок.
Уже истлели тело, крылья,
Но жизнь, войдя с людьми в родство,
Презрев пред гибелью бессилье,
Своё справляла торжество.
Как прежде, люди в небо рвались
В упорной жажде высоты.
А в небе гасли, рассыпались
Звёзд изумрудные цветы.
И пахли юностью побеги
Ветвей. Прорезав тишину,
Другой пилот в крутом разбеге
Взмыл в голубую вышину.
Мир был по-прежнему огромен,
Прекрасен, радужен, цветист;
И с человечьим сердцем вровень
На ветке бился первый лист.
И, не смущаясь пепла, тлена,
Крушенья дерзостной мечты,
Вновь ликовала кровь по венам
В упорной жажде высоты!
1938
Август
Я полюбил весомые слова,
Просторный август, бабочку на раме
И сон в саду, где падает трава
К моим ногам неровными рядами.
Лежать в траве, желтеющей у вишен,
У низких яблонь, где-то у воды,
Смотреть в листву прозрачную
И слышать,
Как рядом глухо падают плоды.
Не потому ль, что тени не хватало,
Казалось мне: вселенная мала?
Движения замедленны и вялы,
Во рту иссохло. Губы как зола.
Куда девать сгорающее тело?
Ближайший омут светел и глубок –
Пока трава на солнце не сгорела,
Войти в него всем телом до предела
И ощутить подошвами песок!
И в первый раз почувствовать так близко
Прохладное спасительное дно –
Вот так, храня стремление одно,
Вползают в землю щупальцами корни,
Питая щедро алчные плоды
(А жизнь идёт!), – всё глубже и упорней
Стремление пробиться до воды,
До тех границ соседнего оврага,
Где в изобилье, с запахами вин,
Как древний сок, живительная влага
Ключами бьёт из почвенных глубин.
Полдневный зной под яблонями тает
На сизых листьях тёплой лебеды.
И слышу я, как мир произрастает
Из первозданной матери – воды.
1939
Одесская лестница
Есть дивные пейзажи и моря,
Цветут каштаны, выросли лимоны.
А между нами, впрочем, говоря,
Я не глотал ещё воды солёной.
Не видел пляжа в Сочи, не лежал
На пёстрой гальке в летнюю погоду,
Ещё ни разу я не провожал
В далёкий рейс морского парохода,
Не слышал песен грузчиков в порту.
Не подышал я воздухом нездешним,
Не посмотрел ни разу, как цветут
И зноем наливаются черешни.
Не восходил к вершине с ледорубом,
Не знал повадок горного орла.
Ещё мои мальчишеские губы
Пустыня древним зноем не сожгла.
Ташкента не узнал, не проезжал Кавказа,
Не шёл гулять с ребятами на мол.
Ещё одесской лестницей ни разу
Я к морю с чемоданом не сошёл.
Мне двадцать лет. А Родина такая,
Что в целых сто её не обойти.
Иди землёй, прохожих окликая,
Встречай босых рыбачек на пути,
Штурмуй ледник, броди в цветах по горло,
Ночуй в степи, не думай ни о чём,
Пока верёвкой грубой не растёрло
Твоё на славу сшитое плечо.
1939
После ливня
Когда подумать бы могли вы,
Что, выйдя к лесу за столбы,
В траву и пни ударит ливень,
А через час пойдут грибы?
И стало б видно вам отселе,
Лишь только ветви отвести,
Когда пойдёт слепая зелень
Как в лихорадке лес трясти.
Такая будет благодать
Для всякой твари! Даже птицам
Вдруг не захочется летать,
Когда кругом трава дымится,
И каждый штрих непостоянен,
И лишь позднее – тишина...
Так ливень шёл, смещая грани,
Меняя краски и тона.
Размыты камни. Словно бивни,
Торчат они, их мучит зуд;
А по земле, размытой ливнем,
Жуки глазастые ползут.
А детвора в косоворотках
Бежит по лужам звонким, где,
Кружась, плывёт в бумажных лодках
Пристрастье детское к воде.
Горит земля, и пахнет чаща
Дымящим пухом голубей,
И в окна входит мир, кипящий
Зелёным зельем тополей.
Вот так и хочется забыться,
Оставить книги, выйти в день
И, заложив углом страницу,
Пройтись босому по воде.
А после – дома, за столом,
Сверкая золотом оправы
Очков, рассказывать о том,
Как ливни ходят напролом,
Не разбирая, где канавы.
1939
Брату Алексею
Ты каждый день уходишь в небо,
А здесь – дома, дороги, рвы,
Галдёж, истошный запах хлеба
Да посвист праздничной травы.
И как ни рвусь я в поднебесье,
Вдоль стен по комнате кружа,
Мне не подняться выше лестниц
И крыш восьмого этажа.
Земля, она всё это помнит,
И хоть заплачь, сойди с ума,
Она не пустит дальше комнат,
Как мать, ревнива и пряма.
Я за тобой закрою двери,
Взгляну на книги на столе,
Как женщине, останусь верен
Моей злопамятной земле.
И через тьму сплошных догадок
Дойду до истины с трудом,
Что мы должны сначала падать,
А высота придёт потом.
Нам ремесло далось не сразу –
Из тьмы неверья, немоты
Мы пробивались, как проказа,
К подножью нашей высоты.
Шли напролом, как входят в воду:
Жизнь не давалась, но её,
Коль не впрямую, так обходом
Мы всё же брали, как своё.
Куда ни глянь – сплошные травы,
Любая боль была горька.
Для нас, нескладных и упрямых,
Жизнь не имела потолка.
1939
В грозу
Он с моря шёл, тот резкий ветер,
Полз по камням и бил в глаза.
За поворотом свай я встретил
Тебя. А с моря шла гроза.
Кричали грузчики у мола,
И было ясно: полчаса
Едва пройдёт, как сон тяжёлый,
И вздрогнет неба полоса.
И гром ударит по лебёдкам.
Мне станет страшно самому.
Тогда, смотри, не выйди к лодкам:
В грозу и лодки ни к чему.
А ты пришла. Со мной осталась.
И я смотрел, запрятав страх,
Как небо, падая, ломалось
В твоих заплаканных глазах.
Смешалось всё: вода и щебень,
Разбитый ящик, пыль, цветы.
И, как сквозные раны в небе,
Разверзлись молнии. И ты
Всё поняла...
1939
Мне только б жить и видеть росчерк грубый
Твоих бровей. И пережить тот суд,
Когда глаза солгут твои, а губы
Чужое имя вслух произнесут.
Уйди. Но так, чтоб я тебя не слышал,
Не видел... Чтобы, близким не грубя,
Я дальше жил и подымался выше,
Как будто вовсе не было тебя.
1939
Что значит любить
Идти сквозь вьюгу напролом.
Ползти ползком. Бежать вслепую.
Идти и падать. Бить челом.
И все ж любить её – такую!
Забыть про дом и сон,
Про то, что
Твоим обидам нет числа,
Что мимо утренняя почта
Чужое счастье пронесла.
Забыть последние потери.
Вокзальный свет,
Её «прости»
И кое-как до старой двери,
Почти не помня, добрести.
Войти, как новых драм зачатье.
Нащупать стены, холод плит...
Швырнуть пальто на выключатель,
Забыв, где вешалка висит.
И свет включить. И сдвинуть полог
Крамольной тьмы. Потом опять
Достать конверты с дальних полок,
По строчкам письма разбирать.
Искать слова, сверяя числа.
Не помнить снов. Хотя б крича,
Любой ценой дойти до смысла.
Понять и сызнова начать.
Не спать ночей, гнать тишину из комнат,
Сдвигать столы, последний взять редут,
И женщин тех, которые не помнят,
Обратно звать и знать, что не придут.
Не спать ночей, не досчитаться писем,
Не чтить посулов, доводов, похвал
И видеть те неснившиеся выси,
Которых прежде глаз не достигал, –
Найти вещей извечные основы,
Вдруг вспомнить жизнь. В лицо узнать её.
Прийти к тебе и, не сказав ни слова,
Уйти, забыть и возвратиться снова.
Моя любовь – могущество моё!
1939
Творчество
Есть жажда творчества,
Уменье созидать,
На камень камень класть,
Вести леса строений.
Не спать ночей, по суткам голодать,
Вставать до звёзд и падать на колени.
Остаться нищим и глухим навек,
Идти с собой, с своей эпохой вровень
И воду пить из тех целебных рек,
К которым прикоснулся сам Бетховен.
Брать в руки гипс, склоняться на подрамник,
Весь мир вместить в дыхание одно,
Одним мазком весь этот лес и камни
Живыми положить на полотно.
Не дописав,
Оставить кисти сыну,
Так передать цвета своей земли,
Чтоб век спустя всё так же мяли глину
И лучшего придумать не смогли.
1940
Стихи про стекольщика
Что надо стекольщику, кроме пустых рам?
Со стульев вскакивают рыжие управдомы,
Когда старик проносит по дворам
Ящик, набитый стеклянным громом.
А мир почти ослеп от стекла.
И люди не знают о том – вестимо! –
Что мать Серафимом его нарекла
И с ящиком по свету шляться пустила.
На нём полосатые злые порты,
В кармане краюшка вчерашнего хлеба.
Мальчишки так разевают рты,
Что можно подумать – проглотят небо.
Они сбегаются с дач к нему.
Им ящик – забава. Но что с мальчишек?
Прослышал старик, что в каком-то Крыму,
Люди заводят стеклянные крыши.
Он флигель оставил. Свистя на ходу,
Побрёл ноздреватой тропой краснотала...
Стекольщик не думал, что в этом году
В лондонских рамах стекла не хватало.
1940
Я не знаю, у какой заставы
Вдруг умолкну в завтрашнем бою,
Не коснувшись опоздавшей славы,
Для которой песни я пою.
Ширь России, дали Украины,
Умирая, вспомню... И опять –
Женщину, которую у тына
Так и не посмел поцеловать.
1940
Я с поезда. Непроспанный, глухой.
В кашне измятом, заткнутом за пояс.
По голове погладь меня рукой,
Примись ругать. Обратно шли на поезд.
Будь для меня и небом и землёй.
1940
Первый снег
Как снег на голову средь лета,
Как грубый окрик: «Подожди!».
Как ослепленье ярким светом,
Был он внезапен. И дожди
Ушли в беспамятство. Останьтесь.
Подвиньте стул. Присядьте. Вот
Мы говорим о постоянстве,
А где-то рядом снег идёт,
И нет ни осени, ни лета.
Лишь снег идёт.
1940
Тогда была весна. И рядом
С помойной ямой на дворе,
В простом строю равняясь на дом,
Мальчишки строились в каре
И бились честно. Полагалось
Бить в спину, в грудь, ещё – в бока.
Но на лицо не подымалась
Сухая детская рука.
А за рекою было поле.
Там, сбившись в кучу у траншей,
Солдаты били и кололи
Таких же, как они, людей.
И мы росли, не понимая,
Зачем туда сошлись полки:
Неужли взрослые играют,
Как мы, сходясь на кулаки?
Война прошла. Но нам осталась
Простая истина в удел,
Что у детей имелась жалость,
Которой взрослый не имел.
А ныне вновь война и порох
Вошли в большие города,
И стала нужной кровь, которой
Мы так боялись в те года.
1940
Мы
Это время
трудновато для пера.
Маяковский
Есть в голосе моём звучание металла.
Я в жизнь вошёл тяжёлым и прямым.
Не всё умрёт. Не всё войдёт в каталог.
Но только пусть под именем моим
Потомок различит в архивном хламе
Кусок горячей, верной нам земли,
Где мы прошли с обугленными ртами
И мужество, как знамя, пронесли.
Мы жгли костры и вспять пускали реки.
Нам не хватало неба и воды.
Упрямой жизни в каждом человеке
Железом обозначены следы –
Так в нас запали прошлого приметы.
А как любили мы – спросите жён!
Пройдут века, и вам солгут портреты,
Где нашей жизни ход изображён.
Мы были высоки, русоволосы.
Вы в книгах прочитаете, как миф,
О людях, что ушли, не долюбив,
Не докурив последней папиросы.
Когда б не бой, не вечные исканья
Крутых путей к последней высоте,
Мы б сохранились в бронзовых ваяньях,
В столбцах газет, в набросках на холсте.
Но время шло. Меняли реки русла.
И жили мы, не тратя лишних слов,
Чтоб к вам прийти лишь в пересказах устных
Да в серой прозе наших дневников.
Мы брали пламя голыми руками.
Грудь раскрывали ветру. Из ковша
Тянули воду полными глотками
И в женщину влюблялись не спеша.
И шли вперёд, и падали, и, еле
В обмотках грубых ноги волоча,
Мы видели, как женщины глядели
На нашего шального трубача.
А тот трубил, мир ни во что не ставя
(Ремень сползал с покатого плеча),
Он тоже дома женщину оставил,
Не оглянувшись даже сгоряча.
Был камень твёрд, уступы каменисты,
Почти со всех сторон окружены,
Глядели вверх – и небо было чисто,
Как светлый лоб оставленной жены.
Так я пишу. Пусть неточны слова,
И слог тяжёл, и выраженья грубы!
О нас прошла всесветная молва.
Нам жажда зноем выпрямила губы.
Мир, как окно, для воздуха распахнут
Он нами пройден, пройден до конца,
И хорошо, что руки наши пахнут
Угрюмой песней верного свинца.
И как бы ни давили память годы,
Нас не забудут потому вовек,
Что, всей планете делая погоду,
Мы в плоть одели слово «Человек»!
1940
Как жил, кого любил, кому руки не подал,
С кем дружбу вёл и должен был кому –
Узнают всё,
Раскроют все комоды,
Разложат дни твои по одному.
На реке
Плыву вслепую. Многое не вижу,
А где-то есть конец всему и дно.
Плыву один. Всё ощутимей, ближе
Земля и небо, слитые в одно.
И только слышно,
Там, за поворотом
Торчащих свай, за криками людей,
Склонясь к воде с мостков дощатых,
Кто-то
Сухой ладонью гладит по воде.
И от запруд повадкой лебединой
Пройдёт волна, и слышно, как тогда
Обрушится серебряной лавиной
На камни пожелтевшая вода.
И хорошо, что берег так далёко.
Когда взгляну в ту сторону,
Едва
Его я вижу. Осторожно, боком
Туда проходит стаями плотва.
А зыбь воды приятна и легка мне...
Плотва проходит рукавом реки
И, обойдя сухой камыш и камни,
Идёт за мост, где курят рыбаки
Я оглянусь, увижу только тело
Таким, как есть, прозрачным, наяву, –
То самое, которое хотело
Касаться женщин, падать на траву,
Тонуть в воде, лежать в песке у мола...
Но знаю я – настанет день, когда
Мне в первый раз покажется тяжёлой
Доныне невесомая вода.
Николай Майоров.
Мы. М.: Молодая гвардия, 1962.
О девушке бедной замолвите слово…
Эта печальная история произошла недавно в Херсоне. Я живу в «сталинке», расположенной в одном из прекраснейших мест города: неподалёку от роскошного парка, зеленеющего на днепровских кручах. В соседнем подъезде живёт девушка 25-и лет, которую зовут Настя. Её я знаю с самого своего детства. Она меня моложе на 10 лет, поэтому в детстве я не особо с нею играл. Когда я был почти уже взрослым 15-летним «дядей», Настенька была ещё маленькой девочкой, которую мы с парнями в свои игры, разумеется, не брали. Но Настя постепенно росла и хорошела. В какой-то момент я обратил на неё внимание… Симпатичная на лицо, имеющая стройный стан, она явно привлекала внимание противоположного пола. Настя закончила университет. В прошлом году она случайно попала под машину, и покалечилась. Ей дали инвалидность второй группы. Она около года жила, совершенно не выходя из квартиры. Я потерял её из виду. И вот неделю назад она мне позвонила и попросила, чтобы я её отвёл в пенсионный фонд Комсомольского района города Херсона, чтобы она могла там дооформить себе пенсию. Я согласился. Пока мы у неё дома собирались, она рассказала мне свою более, чем печальную историю. Она уже несколько лет страдает сахарным диабетом. Гепатитом С её заразили в эндокринологии недобросовестные медсёстры. А ещё у неё куча неврологических диагнозов, возникших на почве диабета и неправильного лечения, осуществляемого некомпетентными врачами. А ещё диабет в большой степени лишил её зрения. Она полуслепая. Увидеть Настю в таком состоянии я совершенно не ожидал. Я всегда её знал, как здоровую и жизнерадостную девочку, и вот: нате пожалуйте… Я взял такси, и мы вместе поехали в пенсионный фонд. Там мы встретили очередь в несколько десятков человек. Эта очередь продвигалась с черепашьими темпами. Пока мы стояли в очереди, насмотрелись на инвалидов и пенсионеров, умоляющих государство отдать им жалкие крохи, которые полагаются им по закону. В очереди было много старушек и старичков, которые входят в категорию «дети войны». Многие из них через суд добиваются справедливости. Однако, выйгранный суд на Украине это ещё не гарантия, что пенсионер или инвалид получит свои кровные. Старики выигрывают суды, но пенсионный фонд деньги им всё равно не выплачивает. Видите ли, денег нет. Пенсионному фонду законы не указ и всякие суды его совершенно не волнуют… Наконец-таки к концу рабочего дня мы попали на приём к специалисту. Я разъяснил толстой бабе с «кормой», разъетой до невероятных приделов, что моя подопечная является инвалидом и ей по закону полагается пенсия. Однако, понаехавшая в Херсон деревенская Одарка мне ответила, что Настя не приходила в фонд последние четыре месяца, поэтому государство удерживает с неё в качестве штрафа пенсию за четыре месяца (в пересчёте с украинской гривны это 20 тысяч российских рублей). Но, а то, что Настя и её мама пять раз подряд приходили в фонд и им говорили, что документов ещё нет, это не важно. Как это называется?! Грязная и подлая лож с целью ограбить бедного инвалида! То есть: пенсионный фонд Комсомольского района Херсона сделал всё, чтобы покалеченную девушку уничтожить физически! Ведь жить ей не на что, а работать по состоянию здоровья она не может. Кто так поступает с людьми?! Правильно, фашисты! Вот поэтому-то я и пишу часто в своих статьях о том, что президент Путин должен на законных основаниях присоединить Украину к Российской Федерации, что народ Малороссии стонет под американско-бандеровским ярмом. Наблюдая за страданиями бедной девушки-инвалида, так и хочется крикнуть как можно громче: «Бандеровские оккупанты, вон из Херсона!». И не только из Херсона, но и со всей Украины. Беда всех простых людей, живущих на Украине, состоит в том, что эта республика является государством-марионеткой Госдепа США. Американцы здесь делают всё, чтобы уничтожить украинский народ, а бандеровцы им в этом помогают. Ведь слово «бандеровец» однокоренное со словом «банда»… Фактически, в Малороссии сейчас совершается геноцид и этноцид славянского населения. План Адольфа Гитлера по уничтожению славян успешно притворяется в жизнь, только делается это «гуманными» и «цивилизованными» способами: без концлагерей, без СС и Гестапо... В нашей республике система социальной защиты населения фактически является карательной…
Чтобы заключить эту статью на поэтической ноте, хочу привести здесь моё стихотворение. Пусть оно станет проклятием для тех, кто на Украине несчастных инвалидов обрекает на физические и моральные страдания.
* * * * *
Услышьте, прадеды и деды,
Для вас в набат бьет этот стих.
Перешагнувши воды Леты,
Вступите грозно в мир живых!
Вставайте, век пришел ваш снова:
На грудь вам – золото зори!
Вы – соколы гнезда Петрова,
Вы – Врангеля богатыри.
Покиньте холод смертный гроба,
Вот преданная вам рука.
Пусть силе нашей вся Европа
Дивиться, как тому века.
Вставайте ж целыми полками,
Спасите нас от темных сил,
Пусть предводительствует вами
Святой архангел Михаил.
В бою вы храбры и упрямы,
В вас честь и мужество, как встарь,
Так пусть воинственные хамы
Дрожат, взлетая на фонарь!
И пусть свинцовые метели
Побьют немало мужичья,
И в этом благородном деле
Пусть будет лепта и моя!
Павел Иванов-Остославский.
«Только утро любви хорошо… » Семёна Надсона.
Стихотворение Семёна Надсона «Только утро любви хорошо… » является, пожалуй, самым известным из написанных им. В нём поэт показал себя как большой знаток человеческой психологии. Он описывает различные душевные состояния двух влюбленных людей, попавших в водоворот самого прекрасного и всеочищающего чувства. Данное стихотворение является в высшем смысле слова «плодом ума холодных наблюдений и сердца горестных замет… » как сказал бы Александр Сергеевич Пушкин.
Хорошо и чисто – только самое раннее утро любви. Когда влюблённые ещё относятся друг к другу трепетно и чутко. Они буквально сдувают друг с друга пылинки, они любуются и восхищаются друг другом… Первое нежное и искреннее чувство приходит к людям в юности. Потом начинаются поцелуи, сначала робкие и опасливые, а потом жаркие. Любящие сердца распаляются. Им хочется плотских наслаждений и утех. Дальше больше. Они уже полны «знойной жаждой земных наслаждений… ». Робкие взгляды, нежные полувздохи и полунамёки – долой! Они хотят слить во едино плоть друг друга, чтобы зародилась новая и прекрасная жизнь, за которой будущее… «Праздник чувства окончен… » - больше нет ничего любовного, нежного и прекрасного во взаимоотношениях двух людей, которые ещё совсем недавно боготворили друг друга… Всё кончено. Они теперь сидят у окна, смотря в разные стороны, и наблюдают за прыгающим по улице воробьём или за окурком сигареты, мирно плавающем в лужице вчерашнего дождя. Тоска и обман, подлости и измены, раздражение и непонимание действий друг друга – вот, что окружает теперь двух некогда влюблённых и счастливых людей.
Это стихотворение было любимым у моего отца. Он иногда декламировал его – членам своей семьи, когда мы иногда собирались за журнальным или обеденным столом. Он вспоминал при этом истории любви и непонимания, которые случились с ним за его такую трудную и такую долгую жизнь.
- Как жаль,- говорил он часто,- что жизнь так устроена абсурдно и нелепо! Зачем же двое молодых и любящих сердец встречаются друг с другом в безграничном человеческом море? Разве только для того, чтобы, разругавшись и став друг для друга врагами, разойтись навсегда. После таких разрывов, как правило, остаются несчастные дети с исковерканной психикой и судьбой…
- Может быть,- размышлял он над этим стихотворением как врач,- так задумано природой, чтобы человеческие самец и самка сходились друг с другом только для продолжения рода, а когда род продолжен, можно расходиться?.. Папа часто задумывался над бессмысленностью и абсурдностью законов бытия. И часто он не находил им объяснения.
А вот и вправду: почему сильный всегда побеждает слабого? И ведь, что характерно, это совершенно не зависит от того, кто из них прав, а кто виноват, кто благороден и честен, а кто подл и безнравственен?.. И, пожалуй даже, подлецам победить легче… Получается, что жизнь культивирует в нас подлость специально, чтобы мы, увидев, как выгодно быть подлецом, старались воспитать в себе это омерзительнейшее из качеств? Что же такое наша жизнь? Жизнь – это великий театр абсурда, в котором главным режиссером является сама Жизнь, а мы – простые и смертные люди – это всего лишь подневольные актёры. Нами Жизнь играет, а наигравшись всласть, как балованный и глупый ребёнок, ломает нас и бросает в грязь, чтобы снова взять себе новую игрушку… А потом ко всем без исключения приходит смерть… Так зачем же мы жили? Зачем нарабатывали в себе определённые качества, учились у жизни, пытались стать лучше и добрее? Чтобы в конце концов умереть? Исчезнуть без следа, оставив по себе разве только горсточку потомков, которые с трудом будут догадываться о нас, что мы-де их предки? Мы являемся лишь одним маленьким звеном в этой бесконечной череде поколений, которая идёт неизвестно откуда и неизвестно куда… От каоцирватных капель профессора Апарина, к далёким звёздным мирам, в которых придется жить человечеству всего лишь через какие-то пару-тройку тысяч лет… Такова жизнь… Се-ля-ви…
Павел Иванов-Остославский.
* * *
Только утро любви хорошо: хороши
Только первые, робкие речи,
Трепет девственно-чистой, стыдливой души,
Недомолвки и беглые встречи,
Перекрестных намеков и взглядов игра,
То надежда, то ревность слепая;
Незабвенная, полная счастья пора,
На земле - наслаждение рая!..
Поцелуй - первый шаг к охлаждению: мечта
И возможной, и близкою стала;
С поцелуем роняет венок чистота,
И кумир низведен с пьедестала;
Голос сердца чуть слышен, зато говорит
Голос крови и мысль опьяняет:
Любит тот, кто безумней желаньем кипит,
Любит тот, кто безумней лобзает...
Светлый храм в сладострастный гарем обращен.
Смокли звуки священных молений,
И греховно-пылающий жрец распален
Знойной жаждой земных наслаждений.
Взгляд, прикованный прежде к прекрасным очам
И горевший стыдливой мольбою,
Нагло бродит теперь по открытым плечам,
Обнаженным бесстыдной рукою...
Дальше - миг наслаждения, и пышный цветок
Смят и дерзостно сорван, и снова
Не отдаст его жизни кипучий поток,
Беспощадные волны былого...
Праздник чувства окончен... погасли огни,
Сняты маски и смыты румяна;
И томительно тянутся скучные дни
Пошлой прозы, тоски и обмана!..
Осипов Анатолий Витальевич (1970-2008). Отец – офицер советской армии, мать – финработник. Закончил с красным дипломом исторический факультет Одесского государственного университета. Был аспирантом ОГУ. Работал в Херсонском историческом краеведческом музее, был учителем истории в школе. Является автором нескольких статей по истории белогвардейского движения на Юге Украины. В возрасте тридцати семи лет скончался после тяжёлой и продолжительной болезни. Без отца остались двое маленьких детей.
Творчество Анатолия Осипова – это яркий пример того, как стихи, в общем-то, скромного по уровню своего технического мастерства автора, могут быть интересны и притягательны. Его поэзия это безразмерный кладезь литературоведческих идей и теорий. В данной поэзии много эстетических находок, которые порой поражают воображение своей яркостью и красотой. Анатолий Витальевич являлся типичным поэтом-символоромантистом. В его стихах от правого символизма есть, кажется, всё: эмоциональная вязкость, насыщенность, смакование, мистицизм, космизм, монархизм и белогвардейщина, а ещё выспренность, экзальтированность, преклонение перед прошлым, ностальгия по временам монархии, воспевание мужественности и ратного подвига. Преобладают зрительные образы. В стихах явно присутствует утончённость и нестандартный способ мышления. Автор остро чувствует Её Величество Вечность, которая явно присутствует у всех поэтов-символоромантистов. Много иронии и самоиронии. Мистика, граничащая с волшебством. К женщине лирический герой Анатолия Осипова относится с юмором и лёгким сарказмом. Часто в стихах автора встречается фантасмагория. Самые яркие метафоры: «И откуда взгляд, как ветер… » и «Стволы бутылок, поднеся к виску… ». Лично мне, хочется сказать спасибо Анатолию Витальевичу за историческую память. Он своими стихами, красивыми и мужественными, будил в людях воспоминание о былой Великой и Неделимой России, которую так любил и которой восторгался. Если бы белые воины встали из своих могил, они бы оценили по достоинству поэзию этого пусть и малопрофессионального, но такого яркого, фееричного и искреннего автора. Всё стихотворное наследие Анатолия Осипова увидело свет под редакцией Вашего покорного слуги. Жаль, что автор ушёл так рано, но для поэта 37 лет – это целая Вечность… Если кто-нибудь когда-нибудь защитит по творчеству Анатолия литературоведческую кандидатскую диссертацию, я не удивлюсь.
Павел Иванов-Остославский.
Юнкера-Алексеевцы
Что за дело, Боже правый:
Справа пули, слева дым
И к земле приник кровавый
День погоном золотым!
Вот вершится славный, бравый
«Алексеевский парад»:
За Царя и за Державу
Умереть здесь каждый рад!
Не мальчишки, право-слово,
А солдаты – на века
После штурма штыкового
И лихого марш-броска!
Но под Ольгинской станицей
Где атаки кутерьма,
В одночасье ваши лица
Стали горькими весьма…
И откуда взгляд, как ветер…
И откуда сказки-сны…
Было утро, день был светел…
Павших трупы так черны...
01.06.1996
* * *
Не случиться и не судится
От зари и до темна
На моей замерзшей улице
Суета и маята.
Сущий мрак, не видно месяца,
Звёзды смутно-далеки…
Не влюбиться, не повеситься
Мне теперь уж ни с руки….
Мне не высказать желания,
Я теперь - лишь пустота,
Вздохи, встречи, расставания,
Руки, звуки, суета…
* * *
Свет зарниц в темноте был не светел, а рыж
Залпы пушек и чёрные дали…
На железной дороге Одесса-Париж
Красным знаменем бесов пугали…
И зловещая темень космических сфер
Шла на землю тяжёлым туманом,
И поручик – почти молодой Люцифер -
Предвкушеньем атаки был пьяный…
Я его, подлеца, так давно не терплю
Он невежда, он варвар, он половец,
Он предаст эту землю огню и мечу
И под землю сойдёт - добрый молодец…
Париж 15.07.1994
***
Всегда напудренная и ухоженная,
Изящно ветреная и манерная,
Немного томная, от Бога сложенная,
Чуть-чуть несносная, слегка неверная.
Вам спотыкаться в думах о вечном,
Сгинуть мне в ночи грустной загадкой.
Быть нам ушибленным и искалеченным -
Двум генералам войны за сладкое.
***
Мой гений сладкий, день так молод -
Вы спите дольше, не беда.
Пусть за окном декабрьский холод,
И ветер с моря, как всегда.
Смирившись, промолчу, но утром
В своей любви смогу остыть…
Я все пойму, я буду мудрым,
И я вернусь к Вам… Может быть…
Мадам Карине, без грусти и
кошачьих сантиментов - автор
Мадам Карина, Вам уже за тридцать -
Уже не пышет жизнью Ваша стать…
Не отдохнуть и не повеселиться
Хоть разломай скрипучую кровать!
Который год и муторно, и пусто
В моем окне немытое стекло;
В моей душе не выпитое чувство
И бледное, красивое лицо…
Уж если нам и выпало родиться
Носить ботинки, шляпу и пальто,
Давайте съездим этим летом в Ниццу
Или Париж, а впрочем, все не то…
Конечно, я останусь нынче дома.
Мадам Карина, может иногда,
Как старый и доверенный знакомый,
Я буду снова приходить сюда.
Вы мне споете, вон она гитара,
И в деке трещина, и голос с хрипотцой
О близости вселенского пожара
И о любви извечно роковой.
* * *
……………………………………
……………………………………
Поднимутся цепи опять и опять
Поднимутся цепи, чтобы не встать
Черное поле, горячий свинец
Яма по пояс, делу венец
Цепи поднимутся, веруя в слово -
В славу Деникина, в славу Краснова!
Славная битва, соленая твердь
Утром молитва, вечером смерть…
Быстро братушки, сердце залечит
Треск пулемета, взрывы картечи…
Вечером водка, если в живот,
Быстро протянешь ноги вперед
Если додышит, - на посошок,
Врач разрешает, только глоток…
Русская жгучая, фляга-трофей…
Жалко гвардейских белых коней…
Холодно к ночи на большаке -
Роют окопчики, щелкают вшей.
Там – на Литовском - горсть юнкеров…
Вышло могилу - без Сапогов…
Если так вышло, богу поклон,
Если в нагане последний патрон,
Веру, Россию, солнечный май
Юнкер мальчишка стой-защищай!
Бейся до смерти – ты не один -
Старой России будущий сын…
* * *
Сны, - приведенья и покойники
С любовью пылкой пополам…
Бодлера том на подоконнике,
За подоконником бедлам…
Не обижаясь на неволю,
Порхают, - крылышки вразлет:
В моем шкафу семейство моли
Съедает старый редингот.
Что им столетий зов утробный:
Добротна, шелковиста нить -
При гастрономии подобной
Не то, что век - эпоху жить!
Пусть неприметны, нелюбимы,
Пусть убиваемы людьми,
Но все ж вкуснее габардина
Еды им в мире не найти!
Как непосильные оковы,
Одежду отряхнешь с себя…
Да сгинут бледные покровы
И тегеранская парча!
По букве древнего закона,
Поддавшись слабости огню,
Кому-то блузку из шифона
На ужин жертвуешь в меню.
Я так устану, утешаясь,
И не утешусь – нелюбим,
И ваш полет не прерывая,
Я уберу весь нафталин.
Так вейся, божее созданье,
От гардероба и к дивану,
Ведь редингот не мирозданье -
Себе я новенький достану
03.04.1995
* * *
Хорошо играешь, но без жизни
Хоть вполне стараешься в начале:
То ли струны в серебре обвисли,
То ли руки тонкие устали.
Зал молчит и изредка кивает,
Но вовсю старается смычек,
И когда Бетховен засыпает
Будит его ритмом башмачок
Где-то звонко отражает звуки
Люстры бронза к мраморным ступеням,
Может быть, прислушаться от скуки
Присмотреться к нотам и коленям.
Странно в мире, сыро и тревожно
И не по себе от ваших фуг,
Но сегодня дождь, и все возможно
Для умелых и свободных рук…
Одесса 03.1996.
|
