Литературные портреты и анализ стихотворений

ПАВЕЛ ИВАНОВ-ОСТОСЛАВСКИЙ


Я знаю, не будет иначе Николая Туроверова
Я совсем забыл об этом стихотворении. Я готовил стихотворную подборку Николая Туроверова для сайта «Древо Поэзии» и вот вылетело из головы прекрасное стихотворение. А ведь я его хотел прокомментировать отдельно. Вот оно.
Я знаю, не будет иначе,
Всему свой черёд и пора.
Не вскрикнет никто, не заплачет,
Когда постучусь у двора.
Чужая на выгоне хата,
Бурьян на упавшем плетне,
Да отблеск степного заката,
Застывший в убогом окне.
И скажет негромко и сухо,
Что здесь мне нельзя ночевать
В лохмотьях босая старуха,
Меня не узнавшая мать.
Это стихотворение мне кажется мастерским по-особому. Оно описывает убогую, но такую привычную для времён Гражданской войны обстановку. Нищенского вида хата, плетень, на который залезла сорная трава, запустение, обезлюденность. В общем-то, всё как всегда и как у всех. Но истинного трагизма и истинной остроты происходящему придаёт последняя строчка: «Меня не узнавшая мать… ». Как же это, должно быть, больно и страшно, когда тебя, родного и, возможно даже, единственного сына не узнала родная мать. Мать, не увидев в чужом человеке своего сына, даже не пустила его на постой! Вот: в этой одной строчке сконцентрирована вся боль и вся трагедия русского народа, изувеченного кровавой усобицей. Здесь трагедия не только одного конкретного человека – здесь трагедия целого поколения! Николай Николаевич Туроверов – это мастер одной строки! Хотя, конечно, все его строки гениальны! Для мастера слова всегда очень важно показать судьбу человека, его горести, переживания, его путь. И Николаю Туроверову это удалось на все сто процентов!
Вот на такой поэзии и надо воспитывать подрастающее поколение. На таких стихах юные души станут истинными патриотами России, превратятся в глубоко порядочных, тонко чувствующих и благородных русских людей. Надо молить Бога, чтобы так и было!
Павел Иванов-Остославский.


СУВОРОВСКИЙ ПЕВЕЦ

Арсений Несмелов (Арсений Иванович Митропольский). Родился в семье надворного советника, воен-врача. Был награждён тремя орденами св. Станислава и орденом св. Анны. Был подпоручиком Русской Императорской армии, поручиком Белой Гвардии - войск адмирала Колчака. До 1945 года жил в Китае. В 1945 году арестован советскими «компетентными» органами. Умер в заключении. Первую книгу («Военные странички», 1915), включавшую несколько беллетризованных очерков и пять стихотворений, издал под собственной фамилией в Москве.

Под основным псевдонимом во Владивостоке были изданы сборники стихотворений «Стихи» и «Уступы», а также поэма «Тихвин»; в Китае — сборники «Кровавый отблеск», «Без России», «Полустанок» и «Белая Флотилия», поэмы «Через океан» и «Протопопица», книга новелл «Рассказы о войне». Сборник стихов «Только такие!» и поэма «Георгий Семена», вышедшие под псевдонимом «Николай Дозоров». Поэзия Арсения Несмелова была известна уже в 1920-е годы, её высоко ценили Борис Пастернак, Марина Цветаева, Николай Асеев, Леонид Мартынов, Сергей Марков, Валерий Перелешин и др.

В моём кабинете, над письменным столом висит портрет Арсения Несмелова – блистательного русского поэта-бело-монархиста. Он – один из немногих авторов, изображение которого является для меня, так сказать, настольным. Есть у меня и его книги. Правда, они выполнены не в типографском переплёте, а в виде рукописи, скопированной из интернета и распечатанной на принтере. Часто перечитываю.

Лучшее стихотворение Арсения Несмелова «Суворовское знамя». Оно мастерски написано. Поэт – настоящий виртуоз пера! Написано очень проникновенно, глубоко, мужественно. Он описывает трагедию отступления и поражения психологически очень достоверно. Когда явилась святая для каждого русского воина тень генералиссимуса Суворова, исход битвы был предрешён победой русского, белого оружия. Отличный поэт, у которого учиться бы и учиться современным российским литераторам.

Арсений Несмелов посвятил стихотворение «Цареубийцы» трагедии, которая потрясла мир и сейчас продолжает удивлять миллионы и миллионы людей своей чудовищной бессмысленностью и жестокостью. Я имею ввиду убийство семьи последнего русского императора Николая Второго. Такого в новейшей истории человеческой цивилизации не было ни до, не после. Как кровавые большевистские палачи могла убить совершенно безоружных людей, являвшихся к тому же великими символами русской нации?! Ведь царь, царица, члены их семейства – это всегда люди, которые являются главными символами державы. Как можно было убить женщин: юных, красивых и образованных девушек, которым ещё бы жить и жить…

Это преступление не укладывается в голове! Красные каратели были, наверное, страшными извращенцами… Как может мужчина поднять руку на красивую и юную девушку?! Хотя, конечно, некрасивых и неюных девушек тоже убивать очень грешно. Автор в своём стихотворении указывает, что этот акт садизма и безумия произошел при полном попустительстве всего русского народа, включая и дворян, представителей аристократии. Люди убивали царя каждый день в своём сознании, вот почему стало возможным убийство Государя в прямом смысле слова. На русском народе лежит грех цареубийства…

Я мысленно преклоняю колено перед святыми тенями августейших великомучеников и страстотерпцев… Так пусть же на время умолкнет моя литературно-критическая лира чтобы уступить место поэтической лире Арсения Несмелова. Ах, если бы все были такими же талантливыми, как он!


.......................................................................................................................................................................................................


Стихотворения Арсения Несмелова


В сочельник

Нынче ветер с востока на запад,
И по мерзлой маньчжурской земле
Начинает поземка, царапать
И бежит, исчезая во мгле.

С этим ветром, холодным и колким,
Что в окно начинает стучать,-
К зауральским серебряным елкам
Хорошо бы сегодня умчать.

Над российским простором промчаться,
Рассекая метельную высь,
Над какой-нибудь Вяткой иль Гжатском,
Над родною Москвой пронестись.

И в рождественский вечер послушать
Трепетание сердца страны,
Заглянуть в непокорную душу,
В роковые ее глубины.

Родников ее недруг не выскреб:
Не в глуши ли болот и лесов
Загораются первые искры
Затаенных до сроков скитов,

Как в татарщину, в годы глухие,
Как в те темные годы, когда
В дыме битв зачиналась Россия,
Собирала свои города.

Нелюдима она, невидима.
Темный бор замыкает кольцо.
Закрывает бесстрастная схима
Молодое, худое лицо.

Но и ныне, как прежде, когда-то,
Не осилить Россию беде.
И запавшие очи подняты
К золотой Вифлеемской звезде.


Цареубийцы

Мы теперь панихиды правим,
С пышной щедростью ладон жжем,
Рядом с образом лики ставим,
На поминки Царя идем.
Бережем мы к убийцам злобу,
Чтобы собственный грех загас,
Но заслали Царя в трущобу
Не при всех ли, увы, при нас?
Сколько было убийц? Двенадцать,
Восемнадцать иль тридцать пять?
Как же это могло так статься, -
Государя не отстоять?
Только горсточка этот ворог,
Как пыльцу бы его смело:
Верноподданными - сто сорок
Миллионов себя звало.
Много лжи в нашем плаче позднем,
Лицемернейшей болтовни,
Не за всех ли отраву возлил
Некий яд, отравлявший дни
И один ли, одно ли имя,
Жертва страшных нетопырей?
Нет, давно мы ночами злыми
Убивали своих Царей.
И над всеми легло проклятье,
Всем нам давит тревога грудь:
Замыкаешь ли, дом Ипатьев,
Некий давний кровавый путь!


Баллада о Даурском бароне

К оврагу,
где травы рыжели от крови,
где смерть опрокинула трупы на склон,
папаху надвинув на самые брови,
на черном коне подъезжает барон.

Он спустится шагом к изрубленным трупам,
и смотрит им в лица,
склоняясь с седла, -
и прядает конь, оседающий крупом,
и в пене испуга его удила.

И яростью,
бредом ее истомяся,
кавказский клинок,
- он уже обнажен, -
в гниющее
красноармейское мясо, -
повиснув к земле,
погружает барон.

Скакун обезумел,
не слушает шпор он,
выносит на гребень,
весь в лунном огне, -
испуганный шумом,
проснувшийся ворон
закаркает хрипло на черной сосне.

И каркает ворон,
и слушает всадник,
и льдисто светлеет худое лицо.
Чем возгласы птицы звучат безотрадней,
тем,
сжавшее сердце,
слабеет кольцо.

Глаза засветились.
В тревожном их блеске -
две крошечных искры.
два тонких луча...
Но нынче,
вернувшись из страшной поездки,
барон приказал:
Позовите врача!

И лекарю,
мутной тоскою оборон,
( шаги и бряцание шпор в тишине),
отрывисто бросил:
Хворает мой ворон:
увидев меня,
не закаркал он мне!

Ты будешь лечить его,
если ж последней
отрады лишусь - посчитаюсь с тобой!..
Врач вышел безмолвно,
и тут же в передней,
руками развел и покончил с собой.

А в полдень,
в кровавом Особом Отделе,
барону,
- в сторонку дохнув перегар -
сказали:
Вот эти... Они засиделись:
Она - партизанка, а он - комиссар.

И медленно,
в шепот тревожных известий, -
они напряженными стали опять, -
им брошено:
на ночь сведите их вместе,
а ночью - под вороном - расстрелять!

И утром начштаба барону прохаркал
о ночи и смерти казненных двоих...
А ворон их видел?
А ворон закаркал? -
барон перебил...
И полковник затих.

Случилось несчастье! -
он выдавил
( дабы
удар отклонить -
сокрушительный вздох), -
с испугу ли, -
все-таки крикнула баба, -
иль гнили объевшись, но...
ворон издох!

Каналья!
Ты сдохнешь, а ворон мой - умер!
Он,
каркая,
славил удел палача!...
От гнева и ужаса обезумев,
хватаясь за шашку,
барон закричал:

Он был моим другом.
В кровавой неволе
другого найти я уже не смогу! -
и, весь содрогаясь от гнева и боли,
он отдал приказ отступать на Ургу.

Стенали степные поджарые волки,
шептались пески,
умирал небосклон...
Как идол, сидел на косматой монголке,
монголом одет,
сумасшедший барон.

И шорохам ночи бессоной внимая,
он призраку гибели выплюнул:
Прочь!
И каркала вороном -
глухонемая,
упавшая сзади,
даурская ночь.

-----------------------

Я слышал:
В монгольских унылых улусах,
ребенка качая при дымном огне,
раскосая женщина в кольцах и бусах
поет о бароне на черном коне...

И будто бы в дни,
когда в яростной злобе
шевелится буря в горячем песке, -
огромный,
он мчит над пустынею Гоби,
и ворон сидит у него на плече.


Переходя границу

Пусть дней не мало вместе пройдено,
Но вот не нужен я и чужд,
Ведь вы же женщина - о Родина! -
И, следовательно, к чему ж
Все то, что сердцем в злобе брошено,
Что высказано сгоряча:
Мы расстаемся по-хорошему,
Чтоб никогда не докучать
Друг другу больше. Все, что нажито,
Оставлю вам, долги простив, -
Все эти пастбища и пажити,
А мне просторы и пути.
Да ваш язык. Не знаю лучшего
Для сквернословий и молитв,
Он, изумительный, - от Тютчева
До Маяковского велик.
Но комплименты здесь уместны ли, -
Лишь веждивость, лишь холодок
Усмешки, - выдержка чудесная
Вот этих выверенных строк.
Иду. Над порослью - вечернее
Пустое небо цвета льда.
И вот со вздохом облегчения:
Прощайте, знаю: Навсегда.


СУВОРОВСКОЕ ЗНАМЯ

Отступать! -- и замолчали пушки,
Барабанщик-пулемет умолк.
За черту пылавшей деревушки
Отошел Фанагорийский полк.
В это утро перебило лучших
Офицеров. Командир сражен.
И совсем молоденький поручик
Наш, четвертый, принял батальон.
А при батальоне было знамя,
И молил поручик в грозный час,
Чтобы Небо сжалилось над нами,
Чтобы Бог святыню нашу спас.
Но уж слева дрогнули и справа, --
Враг наваливался, как медведь,
И защите знамени -- со славой
Оставалось только умереть.
И тогда, -- клянусь, немало взоров
Тот навек запечатлело миг, --
Сам генералиссимус Суворов
У святого знамени возник.
Был он худ, был с пудреной косицей,
Со звездою был его мундир.
Крикнул он: "За мной, фанагорийцы!
С Богом, батальонный командир!"
И обжег приказ его, как лава,
Все сердца: святая тень зовет!
Мчались слева, набегали справа,
Чтоб, столкнувшись, ринуться вперед!
Ярости удара штыкового
Враг не снес; мы ураганно шли,
Только командира молодого
Мертвым мы в деревню принесли...
И у гроба -- это вспомнит каждый
Летописец жизни фронтовой, --
Сам Суворов плакал: ночью дважды
Часовые видели его.


Павел Иванов-Остославский


«Пошли нам, Господи, терпенья… »

Данное стихотворение не имеет однозначного авторства. Одни литературоведы полагают, что его написал Сергей Сергеевич Бехтеев – талантливый поэт-монархист, гвардейский и белый офицер. Другие уверены, что оно принадлежит перу Её Императорского Высотчества Великой Княжны Ольги Николаевны – дочери последнего русского императора Николая Второго.

Попробуем определить авторство по косвенным данным. По психологической энергетике, которая заложена в это стихотворение. Я много на своём веку прочёл различных стихов, написанных как мужчинами, так и женщинами. Я считаю, что стихи различных по половой принадлежности авторов несут на себе печать их гендерно специфического сознания и подсознания.

Сергей Бехтеев был боевым офицером прошедшим не одну войну. Мы знаем многие его стихи. Они мужественны. В них присутствует чисто мужской дух: твёрдый, воинственный, знающий красоту ратного подвига. По своему менталитету Сергей Сергеевич мужчина на все триста процентов, как говорится. Что же мы видим в настоящем стихотворении?

В нём нет ноток мужественности, силы и воинского подвига. Помните, дорогой читатель сайта «Древо Поэзии», как на подобную тему выглядит стихотворение, написанное Иваном Савиным: «Любите врагов своих! Боже… ». Это бесконечно мужественное стихотворение. По нему очень заметно, что Иван Иванович был боевым солдатом, что он участвовал во многих грозных сечах, бился с большевистской нечистью не на жизнь, а на смерть. В стихотворении же «Пошли нам, Господи, терпенья… » ничего этого нет. Разве Бехтеев не написал бы мужественное, боевое стихотворение? Написал бы! Но, может быть, он находился в смиренном расположении духа? Может замечательный поэт-беломонархист в момент написания стихотворения испытывал, куда в большей степени религиозные чувства, чем воинственные? Может быть, но я в это не верю. Стихотворение написано женщиной. И даже совсем юной девушкой, не знающей ещё всего ужаса и кошмара нашей человеческой жизни. Оно очень литературно и эмоционально абстрагировано от реальности. То есть: авторство его я отдал бы Великой Княжне Ольге Николаевне. Род Романовых дал России и русскому народу не только блистательных Самодержцев и государственных деятелей, но и поэтов: К.Р., Владимира Палия и, теперь, это ясно, Великую Княжну Ольгу Николаевну.

Чтобы окончательно убедить читателей в своей правоте, я представляю здесь стихотворения Сергея Бехтеева, которые точно принадлежит его перу.

У Креста
Шумит народ, тупой и дикий,
Бунтует чернь. Как в оны дни,
Несутся яростные крики:
"Распни Его, Пилат, распни!
Распни за то, что Он смиренный,
За то, что кроток лик Его.
За то, что в благости презренной
Он не обидел никого.
Взгляни - Ему ли править нами,
Ему ли, жалкому, карать!
Ему ли кроткими устами
Своим рабам повелевать!
Бессилен Он пред общей ложью,
Пред злобой, близкой нам всегда,
И ни за что к Его подножью
Мы не склонимся никогда!"
И зло свершилось! Им в угоду
Пилат оправдан и омыт,
И на посмешище народу
Царь оклеветан... и... убит!
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
Нависла мгла. Клубятся тени.
Молчат державные уста.
Склонись, Россия на колени
К подножью Царского Креста!

Двуглавый Орел

Посвящается Его Императорскому Высочеству
Великому Князю Николаю Николаевичу

На бой последний, бой кровавый,
За честь и счастье всех племен,
Зовет бойцов Орел Двуглавый
Под сени Царственных знамен.

Туда, где годы рушат веки,
Где бродит смерть среди степей,
Где льются огненные реки
В кровавом скрежете цепей.

Все ближе, ближе день великий!
И, под немолчный звон церквей,
В священный гимн сольются клики
Поднявших меч богатырей.

Воспрянь, ликуй, душа героя!
Пришла пора скорбей и зол,
Тебя зовет на праздник боя
Наш старый. Царственный Орел.

Вперед! Победными стопами,
Молитву жаркую творя,
Вперед, с заветными словами -
"За Русь, за Веру, за Царя!"

Воспрянь, народная стихия!
Проснись, угасший дух веков,
Стряхни, свободная Россия,
Вериги каторжных оков!

Сердца и мысли окрыляя,
Нас поведет в последний бой,
Очами грозными сверкая,
Герой с увенчанной главой.

И не сдержать волны народной
Ее испуганным врагам:
Россия будет вновь свободной,
И мир падет к ее ногам.

Уж близок день, не за горами
Давно желанная пора;
И грозно грянет над войсками
Родное русское "ура!"


* * *
Русь горит! Пылают зданья,
Гибнут храмы и дворцы,
Книги, мебель, изваянья,
Утварь, живопись, ларцы.

Гибнет долгих лет нажиток,
Плод тяжелого труда,
Недостаток и избыток,
Накоплявшийся года.

Злобный гений торжествует
Праздник крови и огня;
Он, смеясь, на пламя дует,
Волны красные гоня.

И клубясь и извиваясь,
Пляшут пляску языки,
К небу с свистом поднимаясь,
Гневны, грозны и дики.

Русь горит!.. И безвозвратно
Гибнут перлы красоты.
Так сбываются превратно
Вольнодумные мечты.

Ну, что, дорогие читатели, убедились? Это мужественные и сильные духом стихи. Совсем не такие как «Пошли нам, Господи, терпенья… »

В этом стихотворении явственно чувствуется женский менталитет. Великая Княжна Ольга Николаевна показывает себя в нём как истинная христианка, которая стремится к подвигу и смирению во имя Бога. Стихотворение было написано автором совсем не задолго до мученической смерти в Екатеринбурге в доме Ипатьева в ночь с 16 на 17 июля 1918 года.

Её Императорское Высотчество ищет сил «сносить народное гоненье и пытки наших палачей». Она гениально предвидит все чудовищные коллизия, которые выпадут на её долю и на долю её родных и близких. Большевики уничтожили в те дни 18 членов дома Романовых. Вот, где истинный геноцид! Автор призывает себя «терпеть позор и оскорбленья», физические и нравственные страдания. И даже, когда лирическая героиня стихотворения поймёт, что могила её близка, она хочет кротко молиться за врагов. Это чисто женский взгляд на вещи. Мужчина, тем более боевой офицер, скорее предпочёл бы умереть с гранатой в руке, подорвав себя вместе с кровавыми палачами России и её народа, чем «молиться кротко за врагов... ».

Пусть данная статья послужит к увековечиванию памяти прекрасной русской поэтессы, Великой Княжны Ольги Николаевны Романовой и членов её семейства. Проживи она до старости, автор могла бы развиться в ещё более талантливую писательницу, которая, возможно, встала бы в один ряд со своими прославленными современницами: с Мариной Цветаевой, Анной Ахматовой, Зинаидой Гиппиус, Миррой Лохвицкой и другими.
Павел Иванов-Остославский.



* * *
Пошли нам, Господи, терпенья
В годину буйных, мрачных дней
Сносить народные гоненья
И пытки наших палачей.

Дай крепость нам, о Боже правый,
Злодейства ближнего прощать
И крест, тяжелый и кровавый,
С Твоею кротостью встречать.

А в дни мятежного волненья,
Когда ограбят нас враги,
Терпеть позор и оскорбленья,
Христос Спаситель, помоги.

Владыка мира, Бог вселенной,
Благослови молитвой нас
И дай покой душе смиренной
В невыносимый страшный час.

А у преддверия могилы
Вдохни в уста Твоих рабов
Нечеловеческие силы
Молиться кротко за врагов.



«Припомним, измайловцы… » К.Р.

Это замечательное стихотворение написал Его Императорское Высотчество Великий Князь Константин Константинович. Талантливый Августейший поэт когда-то считался очень известным. Недаром за его литературные заслуги он был назначен в 27 лет (!) президентом Российской Академии Наук.

В данном стихотворении автор прославляет доблесть и стойкость русского оружия. Он обращается к солдатам и офицерам лейб-гвардии Измайловского полка – одного из самых элитных и самых боеспособных полков русской Императорской Гвардии. Бойцы этого прославленного полка сражались за Веру, Царя и Отечество на самых различных театрах боевых действий в разные войны. Они воевали за Россию и об этом свидетельствуют названия населённых пунктов на их полковом знамени: Кульм, Очаков, Горный Дубняк. И везде они с оружием в руках защищали интересы Русского Государства и Русского Государя. По указу президента Путина этот полк в наши дни восстановлен. Я видел новейшие фотографии его солдат в камуфляже. Славные воинские традиции не угасают: они живут в умах и сердцах настоящих и будущих защитников Отечества. А ещё Владимир Владимирович восстанавливает лейб-гвардии Семёновский и Преображенский полки – самые первые гвардейские воинские подразделения в России. Их учредил ещё Пётр Великий. Президент Путин является продолжателем Петровских традиций. И это здорово!!!
Павел Иванов-Остославский.

* * *
Припомним, измайловцы, день роковой
Тот день когда подвиг свершился святой
За веру, Царя и Отечество!
Когда наши витязи шли на врагов
И доблести русских гвардейских полков
Дивилося всё человечество.
Когда подвязался измайловский полк,
Он с честью исполнил священный свой долг,
Хоругвью побед осеняемый.
Тогда наша кровь изобильно лилась,
И вот, собираясь седьмой уже раз,
Опять годовщину справляем мы.
Припомним, товарищи, павших в бою
Измайловцев жизнь положивших свою,
Увенчанных доброю славою
И, вспомня о них, позавидуем им
Навеки засыпанным прахом земным,
Схороненных нивой кровавую.
Не мений в один кратковременный час
Тех праведных жертв сосчитали у нас,
Чем в страшные дни Бородинские.
И все мы поляжим в грядущие дни,
Как в старые годы ложились они,
Свершая дела исполинские.
И Кульм, и Очаков, и Горный Дубняк
Должны нам напомнить, что в нас не иссяк
Ещё славный дух молодетчества,
Что гром нашей славы ещё не умолк,
Что встанет как прежде Измайловский полк
За Веру, Царя и Отечество!